349-дневная защита Севастополя.

Дубровин Николай Федорович.

отбитие штурма 6 июня 1854 года

Перепечатано с издания 1873 года.

Защитники с наступлением ночи прекратили огонь и, не обращая внимания на выстрелы неприятеля, исправляли повреждения в укреп­лениях с таким успехом, что около 2 часов ночи почти все работы были окончены, только на Малаховом кургане команды саперов и Севского полка продолжали работать до четырех часов утра. Они производили присыпку к валу для помещения на ней четырех полевых орудий, дол­женствовавших действовать картечью в случае штурма.

Прекращение огня наших батарей поселило в неприятеле уверен­ность, что происходившая накануне канонада произвела обвалы в на­ших насыпях и сделала их удободоступными. Полагая, что укрепления разрушены и рвы завалены, союзники решились на штурм Корабельной стороны.

Для атаки назначалось пять французских дивизий числом около 30 000 человек и пять английских от 15 000 до 20 000 человек. Францу­зы должны были атаковать Малахов курган, 1 -и и 2-й бастионы, а анг­личане приняли на себя штурм 3-го бастиона.

Около 2 часов ночи залегший в секрете Брянского полка подпору­чик Хрущев донес, что в лежащем перед 1-м бастионом киленбалочном овраге, или Килен-балке, видны значительные неприятельские силы. По получении этого известия на бастионе ударили тревогу, принятую по всей левой половине оборонительной линии.

С первыми звуками тревоги все пришло в движение, все спешило на назначенные места.

В это время начальник войск на Корабельной слободе генерал-лей­тенант Хрулев находился также на 1-м бастионе. Он ночевал в оборо­нительной казарме, в помещении начальника 5-го отделения капитана 1 ранга Перелешина 2-го. Услышав тревогу, Хрулев бросился на Мала­хов курган как на самый важный пункт обороны. Через несколько ми­нут в окно влетела бомба и упала на ту самую железную кровать, на ко­торой спал генерал. Казалось, сама судьба хранила его для будущих подвигов.

Был третий час ночи, когда неприятельские батареи вдруг смолк­ли... В Севастополе воцарилась на несколько мгновений совершенная тишина, прерванная частым ружейным и картечным огнем с 1-го и 2-го бастионов. В одно мгновение на Малаховом кургане загорелся — пред­вестник начавшегося штурма — белый огонь фальшфейера, «будто лампада схимника, молящегося о спасении души».

Из-за левого берега Килен-балки показалась густая цепь непри­ятельских стрелков, поддерживаемая сильными резервами, и вслед за тем французы бросились на штурм 1-го и 2-го бастионов с их промежу­точными батареями. Штурмующие были встречены батальонным и кар­течным огнем. Пароходы «Владимир», «Херсонес», «Громоносец», «Крым», «Бесарабия» и «Одесса» открыли огонь по Килен-балке, по­ражая неприятельские резервы и самих атакующих. Перекрестный огонь с фронта и фланга значительно расстроил французов. Не дойдя до 2-го бастиона, они остановились, смешались и, рассыпавшись за кам­нями и холмами, открыли частый ружейный огонь по амбразурам и по прислуге, действовавшей при орудиях.

Осадные батареи неприятеля, видя замешательство своих и неуда­чу первого штурма, направили огонь против 1-го и 2-го бастионов. Подкрепленные резервами и поддержанные огнем своих батарей, французы вторично бросились в атаку, но опять не выдержали картеч­ного и ружейного огня. Не дойдя до бастионов, они повернули назад и окончательно отступили в Килен-балку.

В это самое время на одной из неприятельских батарей поднялся целый сноп сигнальных ракет. Достигнув до высоты, ракеты рассыпа­лись разноцветными огоньками, как бриллиантовыми искрами. Это был сигнал к всеобщей атаке.

В Севастополе благовестили к заутрене...

Из неприятельских траншей вышла густая цепь стрелков, охватив­шая пространство на 4 версты и поддерживаемая сильными колоннами; она двинулась на штурм всей левой половины оборонительной линии; впереди цепи шли охотники с лестницами. Французы штурмовали 2-й бастион и Малахов курган с прилежащими к ним батареями; англичане атаковали 3-й бастион.

Завидя штурмующих, прикрытие батарей в один миг вскочило на валы укреплений и, выросши на нем грозной сплошной стеной, откры­ло самый частый огонь по наступавшим. Картечь, как горох, запрыгала по полю, по которому наступали французы и англичане. Малахов курган опоясался пламенной лентой; огненная река лилась по всей левой половине оборонительной линии; наш ружейный огонь усиливался ежеминутно, не прерываясь ни на мгновение.

На всем протяжении неприятельских траншей впереди Малахова кургана быстро двигалась густая черневшая лавина неприятельских ко­лонн. Офицеры с саблями наголо шли впереди и указывали на наши ба­тареи — цель их настоящего движения, а с батарей молча и без крика «Ура!» отважные бойцы Севастополя сыпали пули за пулями. Францу­зы приближались... Наступала торжественная минута... Страшно было за Севастополь, страшно за его защитников. Все, кто только не прини­мал непосредственного участия в отражении штурма, с лихорадочным вниманием следили за сходившимися врагами. Старый и малый, боль­ной и здоровый, военный и мирный торговец — все с нетерпением ожи­дали развязки.

Помоги вам Господи! — слышали повсюду солдаты, спешившие на бастионы.

Сколько земных поклонов, сколько чистых молитв произнесено бы­ло в эти роковые минуты. Оставшиеся на судах матросы усыпали палу­бы и с замиранием сердца смотрели на двигавшиеся колонны неприяте­ля; многие из них крестились. Вот один из матросов бросился на колени перед образом Спасителя, стоявшим в походной церкви. Он горячо мо­лился, читая вслух: «Достойно и праведно есть поклонятися Отцу и Сы­ну и Святому Духу». Все проходившие следовали примеру чистого сына отчизны, и долго потом свидетели пламенной молитвы не могли забыть ни ощущений, испытанных во время штурма, ни впечатления, произве­денного на них матросом, горячо молившимся за все и за всех...

Французы одновременно атаковали Малахов курган и 2-й бастион. Колонны их, шедшие против 2-го бастиона, могли подойти не ближе 50 шагов.

Батальонный и картечный огонь расстроил неприятельские колон­ны. Французы смешались; потоптавшись на месте, они как будто взвол­новались на мгновение и потом вдруг отхлынули, торопясь укрыться в каменоломне. Оправившись и устроившись там, они снова двинулись вперед. Губителен был наш батальный огонь; ужасно действие картечи и града пуль, посланных из пушки взамен картечи. Несмотря на жестокий огонь, французы на этот раз смело шли в атаку; они прошли волчьи ямы,добрались до рва и стали взбираться на вал; но здесь были встречены штыками батальонов Суздальского, Селенгинского и Якутского пол­ков. Первый взобравшийся на вал молодой офицер был пробит двумя пулями в грудь и поднят на штыки; другой, окруженный со всех сторон, бросил свою саблю и взят в плен; несколько солдат заколото штыками, другие сброшены в ров, остальные отхлынули и, залегши в ямах, осы­пали пулями вскочивших на вал наших солдат.

- Камнями их, ребята! — крикнул майор Якутского полка Степа­нов, и град камней полетел на головы залегшего неприятеля.

Не выдержали французы; побросав лестницы, они в беспорядке от­ступили в свои траншеи, оставив на месте боя целые сотни товарищей убитыми или ранеными. «Вопли попавших в волчьи ямы, стоны умира­ющих, проклятия раненых, крик и ругательства сражающихся, оглуши­тельный треск, гром и вой выстрелов, лопающихся снарядов, батально­го огня, свист пуль, стук оружия - - все смешалось в один ужасный, невыразимый рев, называемый шумом битвы, в котором слышался, од­нако, и исполнялся командный крик начальника, сигнальная труба, дробь барабана!..»

После первых неудач французы два раза пытались штурмовать 2-й бастион, но, не пройдя и половины расстояния, возвращались обратно в свои траншеи. Полки их, двинувшиеся на приступ Малахова кургана, действовали несколько удачнее, хотя в конце концов и потерпели пора­жение. Французы шли на Малахов двумя колоннами: одна направилась на сам курган, а другая правее, на прилегавшую к кургану батарею Жерве. Левая колонна не дошла до кургана 100 шагов и принуждена была вернуться назад в свои траншеи.

Теперь я совершенно спокоен,— говорил начальник Малахова кургана капитан 1 ранга Керн генералу Юферову,— неприятель ниче­го уже не сделает нам, хотя бы он бросался еще несколько раз, что, ве­роятно, и исполнит.

Действительно, французы покушались было вторично броситься на приступ, но были отражены с огромной потерей. Картечный огонь по­левых орудий, поставленных на курган, наносил жестокое поражение неприятелю, усыпавшему всю отлогость кургана своими телами.

Между тем колонна, направленная на батарею Жерве, несмотря на учащенный ружейный огонь, ворвалась в укрепление. Небольшая на­сыпь батареи, не имевшая перед собой в некоторых местах даже и рва, не могла представить серьезного сопротивления атакующим. Зуавы

вскочили на вал и, тесня наших, стали проникать внутрь батареи. Находившиеся на батарее 300 человек Полтавского полка не в состояниии были удержать напора столь многочисленного неприятеля. Они стали отступать, присоединив к себе и прислугу, стоявшую у орудий. Францу­зы, увлеченные успехом, бросились преследовать отступавших и ворва­лись на Корабельную сторону. Это было тогда, когда штурм на всех прочих пунктах оборонительной линии был отбит.

Оставим на время эту колонну храбрых и скажем несколько слов об атаке, произведенной англичанами на 3-й бастион.

Англичане вышли из своих траншей одновременно с французами. Впереди всех двигались стрелки, за ними шли команды с лестницами, фашинами и мешками, наполненными шерстью. Вдали виднелись при­ближавшиеся колонны, расположенные в две линии.

С первым движением неприятеля начальник 3-го отделения оборо­нительной линии контр-адмирал Панфилов приказал открыть огонь картечью и ружейными залпами Брянского полка, расставленного за валом бастиона.

Расстояние от траншей до бастиона, которое приходилось пройти англичанам, было довольно значительно (около 100 саженей), а потому нелегко было пройти его под таким губительным огнем. Несмотря на то, густая цепь атакующих сначала шла довольно смело, но потом сре­ди наступавших стало заметно некоторое колебание. Передовые ряды начали останавливаться; некоторые, бросив лестницы и фашины, пода­лись назад, другие легли на землю за разными закрытиями, но потом, устроившись, вторично бросились в атаку и могли дойти только до за­сек, расположенных перед бастионом и образовавших выпуклую дугу перед исходящим углом укрепления. Дальше засек никто из англичан не проникал. Картечный и ружейный огонь повалил передние ряды их, ос­тальные смешались. Одна часть легла на землю и, прикрываясь засека­ми, открыла стрельбу по амбразурам, другая стала разбирать засеки. Частый огонь с бастиона делал работу эту невозможной, и англичане, видя, что не в силах разобрать противопоставленных им преград, по­спешно отступили в свои траншеи. Оттуда вышла новая колонна, кото­рая точно так же, дойдя до засек, принуждена была возвратиться с большими потерями.

С отступлением англичан стихли ружейные выстрелы на 3-м басти­оне, только орудия не прекращали своей деятельности, провожая незва­ных гостей. Защитники вздохнули свободнее, радостнее; им оставалось только прогнать неприятеля, ворвавшегося на батарею Жерве и засев­шего в домиках, разбросанных по всему правому скату Малахова кур-г-на.

Заняв матросские домики и развалины, покрывавшие все это про­странство, французы грозили разрезать нашу оборонительную линию на две части и потом взять в тыл Малахов курган и 3-й бастион. Непри­ятельские силы росли, зевать было нечего. Целая туча снарядов поле­тела на батарею Жерве и на домики, в которых засели французы. Шесть полевых орудий стреляли картечью с фронта; правая половина кургана поражала неприятеля сбоку, батарея Будищева и стрелки Кам­чатского полка сыпали снаряды с другого.

На место действий прибыл начальник войск Корабельной стороны генерал-лейтенант С. А. Хрулев.

Видя, что полтавцы отступают, он остановил их.

Ребята, стой! - закричал он.

- Дивизия идет на помощь! Благодатным ветром пахнули на солдат эти слова начальника, кото­рого каждый знал в лицо. Все остановились... Один из матросов, наибо­лее решительный, рванулся к стороне неприятеля.

Ну, ребята, навались! - крикнул он.

-  Навались, ребята!- повторил Хрулев, понимая всю силу это­го жгучего слова.

-  Навались! Навались! - загремело в толпе, и все бросилось вперед.

В это время Хрулев увидел 5-ю (ныне 7-ю) роту Севского полка, возвращавшуюся с работ. В ней было всего 138 человек под командой штабс-капитана Островского. Севцы шли с лопатами в руках и с ружь­ями за спиной.

- Ребята, бросай лопаты! - крикнул им Хрулев. Севцы в один миг схватились за ружья.

-Благодетели мои, в штыки, за мной,- произнес Хрулев, обра­щаясь к севцам и сам кидаясь вперед.

Воодушевленные словами любимого генерала и предводимые храб­рым ротным командиром штабс-капитаном Островским, севцы без вы­стрела бросились в штыки, отбросили неприятеля назад и открыли пе­рестрелку с французами, засевшими в домиках. На этом месте завязался упорный бой. Французы, скрываясь в домиках, поражали на­ших на выбор; чтобы выбить их оттуда, приходилось брать приступом каждый домик отдельно. Трудно было сладить с неприятелем, который, ожидая прибытия помощи, дрался отчаянно. Перестрелка продолжа­лась, однако же, недолго.

- Что зевать, ребята,— сказал штабс-капитан Островский,-вперед! - и бросился к одному из ближайших домиков.

Солдаты не выдали; они кинулись за своим начальником. Засевшие открыли из отверстий домов самый частый штуцерный огонь. Как ни ва­лились наши, в числе которых пал и штабс-капитан Островский, но севцы достигли до домика, разнесли его в щепы и уничтожили врагов всех до единого. Примеру севцев последовали многие, и вмиг каждый отдельный домик стал местом ужасной свалки. Бой сделался общим и разделился на сотню отдельных картин. В одном месте солдаты влеза­ли на крышу, разрушали ее и поражали неприятеля обломками трубы, бревнами и черепицей; в другом — бросали огонь в трубу, совали пуки зажженной соломы в крышу и окна.

-  Сожжем, сдавайся,— кричали они французам.

Те, не понимая слов, но видя угрожающую опасность от огня, рас­творяли двери, бросали ружья и сдавались военнопленными.

В иных домиках солдаты выламывали двери, бросались внутрь хаты и сталкивались грудью с неприятелем.

- Проси пардон,— кричали ворвавшиеся,— крепость взята.

В ответ на это гремели выстрелы; сыпались удары штыком, прикла­дом или камнем.

- Э, так выдраться, да еще в чужой хате,— кричали наши.— Ду­ши их!

И передушили всех до единого.

Домик за домиком переходили во власть нашу. Французы, очищая их, отступали. На место боя явилось шесть рот Якутского полка, приве­денных генерал-лейтенантом Павловым. Две роты с майором Новаши-ным ударили с фронта, а четыре, под начальством полковника Алейни­кова, с левого фланга, и неприятель был окончательно опрокинут. Якутцы гнали его до батареи Жерве. Эта батарея, на которой одно ору­дие уже было обращено против нас, была вновь занята нами.

Видя себя окруженными с трех сторон, французы пытались было взорвать пороховой погреб. Двое из них, выхватив у убитого матроса зажженный пальник, бросились к дверям погреба, но были остановле­ны и заколоты рядовым Якутского полка Дорофеем Музиченко.

- Э, братцы, шалишь,- кричал Музиченко,- сюда не суйся, по-шел-ко, догоняй своих,- приговаривал он, работая штыком.

Французы быстро отступали; кто перелезал через вал, кто бросил­ся в амбразуры, но здесь их ожидали штыки наших солдат. Впереди всех стоял рядовой Севского полка Ищук. Штыком он хватил одного -штык сломался, прикладом уходил другого — приклад пополам. Бросив обломки ружья, он схватил огромный пыжевник и крошил им направо и налево.

-  Погодите, куда же вы... гости, гости,- кричал Ищук,- что ж, аль в двери не попали, что в окна (амбразуры) уходите...

Солдаты, в восторге от победы, хохотали над остротами Ищука, ко­лоли защищавшихся, гнали бегущих. Увлеченные успехом, они сами выскакивали в амбразуры и преследвоали неприятеля за бруствером. Генерал Хрулев напрасно приказывал трубить отступление.

-  Отберем Камчатку! — кричали одни, не слушая сигнала.

- Бить саранчу проклятую насмерть, нечего отступать! -- крича­ли другие, упоенные успехом.

Подполковник Новашин и другие начальники должны были сами бежать за укрепления и с трудом остановили преследовавших.

Преследование могло быть гибельным для нас. Французы готовили новые и значительные силы для штурма. Они могли по пятам горсти преследователей ворваться на батарею. Все это вынуждало наших на­чальников приказывать отступать как можно скорее. И действительно, едва только солдаты стали подходить ко рву, как из укреплений закри­чали: «Идут, опять идут!»

В это время офицеры Якутского полка, видя, что на батарее Жерве во время штурма прислуга при орудиях почти вся перебита, поставили к орудиям своих солдат.

- Сюда, ребята,— кричали они,— кто бывал в артиллерии! Солдаты подбежали к орудиям, и заревели выстрелы навстречу на­ступавшим. Три раза бросались французы на штурм батареи Жерве, но каждый раз были отбрасываемы картечным и ружейным огнем. По­неся значительные потери, они не доходили и половинного расстояния до батареи, возвращались назад, снова двигались вперед и, наконец, скрылись в своих траншеях...

«Множество французов и англичан, живых и здоровых, повалилось между мертвыми и ранеными, чтобы спастись от нашего огня; многие залегли в разных яминах и траве, чтобы дождаться прекращения кар­течных выстрелов и батального огня и потом продолжать свое бегство. Преинтересно было смотреть, как из какой-нибудь ямы вдруг выскочит человек десять французов с ружьями наперевес, а иные, бросив всякое оружие, почти прилягут к земле и пустятся, что ни есть духу, бежать к своим траншеям, а наши так и грянут им со всех сторон вдогонку».

Предпринимая штурм, союзники были так уверены в успехе, что са­перам было указано на те работы, которые должны быть произведены по овладении казармами и госпиталем; кроме различных инструментов, саперам приказано было иметь мешки с порохом для взрывания тех ча­стей строений, где наши войска будут держаться с наибольшим упорст­вом. Уверенность, что укрепления и город будут взяты, была всеобщей между солдатами союзных войск. Англичане запаслись различными за­кусками, чтобы позавтракать в Севастополе; раненый и взятый в плен французский офицер говорил, что напрасно заботятся о его перевязке, когда Севастополь через полчаса будет в руках его товарищей, и что тогда соотечественники перевяжут его.

Один французский капрал, ворвавшийся в числе прочих на батарею Жерве, бросив ружье, пошел дальше на Корабельную и, дойдя до церк­ви Белостокского полка, преспокойно сел на паперть. В пылу горячего боя его никто не заметил, но потом один из офицеров спросил, что он здесь делает.

- Жду своих,— отвечал он спокойно.— Через четверть часа на­ши возьмут Севастополь.

Ожидания его оказались напрасными, и союзники не достигли того, что считали несомненным.

Было только 7 часов утра, когда штурм был отбит на всех пунктах, и славный день 6 июня 1855 года, покрывший лавровым венком бойцов севастопольских, принадлежал истории геройских подвигов, совершен­ных верными сынами России...

«Геройство и самоотвержение,— доносил главнокомандующий Го­сударю Императору,— с коими все чины севастопольского гарнизона, от генерала до солдата, стремились исполнить свой долг, превосходят всякую похвалу. Пехота, моряки и артиллерийская прислуга при оруди­ях соревновались друг перед другом, и все, руководимые одним общим желанием отразить врага от Севастополя, с величайшим хладнокрови­ем и мужеством исполняли обязанности свои и презирали смерть. По­левая артиллерия, размещенная на оборонительной линии, оказала значительную услугу обороне».

Бомбардирование 5 июня и штурм 6 стоили значительных потерь как нам, так и союзникам. В течение этих двух дней было выпущено с оборонительной линии 19 000 снарядов, тогда как неприятель израс­ходовал около 62 000 снарядов. Потеря гарнизона в оба дня состояла из 5446 человек. В 5-й (ныне 7-я) мушкетерской роте Севского полка, по­крывшей себя бессмертной славой в этом жарком бою, осталось нали­цо после приступа только 33 человека. Командир роты штабс-капитан Островский пал в начале дела; начальство над ротой принял подпору­чик Келлер. Союзники также недосчитывались в своих рядах 6700 че­ловек и нескольких генералов. Наибольшую потерю они понесли во время штурма. Все пространство впереди оборонительной линии было усеяно телами убитых.

-Зацвело поле,— говорили наши солдатики, поглядывая на раз­ноцветные мундиры разноплеменных врагов.

На бастионах весело рассуждали о том, как шел супостат на при­ступ, как пошатнулся он, заболтался и показал пятки.

- Смотри-ка, братцы,— сказал один из брянцев, высунувшись из-за вала,— батюшки мои святы, сколько народу-то мы повалили!

-Царство им небесное,— заметил его товарищ, постарше лета­ми.— Эти на новый штурм не полезут, а всякий павший воин, будь он свой или вражий, венца небесного достоин...

- Вестимо, достоин,— заметили товарищи, и несколько рук под­нялось, чтобы сотворить крестное знамение.

Дивен русский солдат: грозный в минуты битвы, он лучший защит­ник побежденного. Недаром же в русском народе сложилась поговорка: «лежачего не бьют». Завидев дерзкого врага, он хладнокровно целит в его колонны, встречает его штыком, прикладом, камнем, но стихнет битва  и бесстрашный защитник молится за убитого врага или под градом пуль ползет с манеркой в руках, чтобы утолить жажду или спасти раненого неприятеля.

Французы молча смотрели из своих траншей на подобных смельча­ков, маханием шапок и другими жестами благодарили за участие к их страдающим товарищам; англичане поступали иначе — они стреляли по нашим солдатам, не обращая внимания на крики своих раненых и просьбы их прекратить огонь. Несмотря на то, наши солдатики подби­рали тех, кто был поближе. Но их было слишком много; все простран­ство между неприятельскими траншеями и атакованными батареями было завалено телами.

Убитые лежали на валах и во рвах укреплений: их даже подбирали и за укреплениями в Корабельной слободке.

С отступлением атакующих обе стороны открыли канонаду по всей линии укреплений. Опять загремели выстрелы, полетели бомбы, выры­вавшие новые жертвы. Потери от этой канонады были значительны; постоянно носили раненых; баркас за баркасом с печальным грузом от­валивал от Павловского мыска и направлялся на Северную сторону к братским могилам. Для уменьшения убыли войска на бастионах были расположены за различными прикрытиями, а резервы отодвинуты на­зад. К вечеру канонада стала стихать.

На следующее утро по приглашению начальника 3-го отделения оборонительной линии контр-адмирала Панфилова был отслужен на 3-ем бастионе благодарственный молебен.

На месте наименее опасном, но не закрытом от снарядов и штуцер­ных пуль, матросы поставили несколько туров, покрыли их парчой и та­ким образом устроили нечто вроде аналоя, вокруг которого собрались солдаты Камчатского полка и все население бастиона. Старший свя­щенник храброго полка отец Евгений Федюшин отслужил молебен под гулом выстрелов и свистом пуль.

Величественная была картина 3-го бастиона с толпой молящихся. Глубоко западали в душу каждого торжественные слова молебна. Бес­предельной верой в могущество Творца проникнуты были эти грозные, закопченные в пороховом дыму лица, с открытыми головами, толпив­шиеся к Св. Евангелию.

Окропив бастион святой водой, отец Евгений произнес слово, сооб­разное с обстоятельствами и особенно знаменательное по той обста­новке, при которой оно было произнесено.

- Близ года уже наш полк,— говорил пастырь,— мужественно защищает вместе с другими войсками русскими богоспасаемый доселе сей град, столь драгоценный нашему отечеству.

Много утрат понесли вы, воины христолюбивые, при этой защите! Одни из ваших храбрых товарищей запечатлели уже исполнение своего святого долга кровью, другие самой жизнью! А вы, здесь предстоящие, сколько трудов, болезней, ран, лишений перенесли в это время!

Но вы не ропщите за то на премудрое Провидение. О нет, вы еще с большей покорностью произносите: «Да будет воля Твоя!»...

Еще так недавно Ему было угодно испытать ваше терпение необхо­димой уступкой наших передовых укреплений, из которых особенно горько было вам уступить укрепление, носящее имя вашего полка (Камчатский люнет), укрепление особенно вам дорогое, как по своей с вами соименности, так и по крови многих ваших товарищей, на нем пролитой во время его сооружения.

Что же произошло? Мы смирились перед благим Промыслом, по­вторяя непрестанно: «да будет воля Твоя». Враг же наш, вероятно, воз­гордился! Но праведный Судья сотворил по истине: Господь, гордым противящийся, смиренным же дающий благодать, даровал нам вчера победу над возгордившимся врагом нашим, который, в опьянении мгно­венного успеха, устремился на взятие самого града нашего, думая побе­дить и сокрушить храбрых его защитников... Слава Всемогущему! Честь храброму воинству и доблестным вождям его. Отбитый враг бежал, ты­сячами трупов устлав свои следы!

Доблестные воины! Ваш подвиг еще не окончен. Вам предстоит еще много трудов, много жертв: Православие ждет от вас торжества своему делу, отечество — прежнего для себя покоя; Великий Государь надеет­ся, что древняя слава знамен ваших, Его доверием вам врученных, вновь озарена будет блеском вашего оружия; совесть требует исполне­ния вашего долга -- уничтожить врага, дерзнувшего нарушить непри­косновенность наших пределов, осквернить своей пятой стогны наших градов, лишить спокойствия мирных граждан, пролить потоки невинной крови, оскорбить святость алтарей Христовых!..

Укрепляйтесь же на новые труды и подвиги верой в милосердного Бога, без воли которого, помните, не спадет и влас с главы вашей; на­дейтесь на Него, Всемогущего, и пребудьте тверды в борьбе с врагами отечества нашего.

В тот же день, около 4 часов пополудни, по просьбе союзных глав­нокомандующих было назначено перемирие для уборки тел, продол­жавшееся до самого вечера. Угрюмы были лица пришедших сюда фран­цузов; всегда веселые и шутливые, они на этот раз смотрели как-то невесело.

Небось, присмирел француз,— говорили солдаты,— сбили, видно, спесь-то! Почаще бы его так угощать.

Число убитых и оставшихся на поле сражения было так велико, что у французов даже недостало носилок для поднятия трупов, и заведую­щий уборкой их просил, чтобы те тела, которые остались вблизи наших укреплений, были погребены нами.

Наши солдаты смотрели бодро и весело; они забыли о потере пере­довых укреплений и под влиянием блистательно отбитого штурма были убеждены, что Севастополь не может быть взят неприятелем.

Известие об отбитии штурма быстро облетело не только все уголки России, но и все концы вселенной. Русские люди встретили торжество своего оружия с особой радостью; они слали свой привет, благослове­ние и молитву героям этого дня: собирались в кружки, толковали о славном для России дне 6 июня и вспоминали славных защитников родного города.

Государь Император, желая ознаменовать день отбития штурма, Всемилостивейше пожаловал всем нижним чинам, участвовавшим в де­ле, по два рубля серебром и в милостивом внимании к главнокомандую­щему Высочайше повелеть соизволил: славному Брянскому полку име­новаться егерским генерал-адъютанта князя Горчакова 2-го полком.

«Постоянно полезное служение ваше,— писал Император в рес­крипте князю Горчакову,— и достохвальное самоотвержение при бес­примерной в летописях военной истории обороне Севастополя приоб­рели вам право на особенное мое благоволение. Ныне 6 июня предводительствуемые вами войска отразили штурм неприятеля на ле­вый фланг нашей оборонительной линии и покрыли себя новой неувя­даемой славой.

Поручаю вам изъявить всем чинам сих войск душевную мою благо­дарность за их непоколебимую твердость, мужество и неустрашимость. Вместе с тем желая и вам лично изъявить искреннюю мою признатель­ность за столь доблестный подвиг русского оружия, я повелел Брянско­му егерскому полку, коего вы состоите шефом, именоваться егерским имени вашего полком».